Татьяна Долиновская,
Директор Дружковского
историко-художественного музея

Романов Борис Николаевич: весь мир в миниатюре

Однажды к Романову подошли его хорошие знакомые Валентина Юреско и Антонина Мельникова и сказали, что хотят сделать своим друзьям, уезжающим жить в Израиль, оригинальный и необременительный подарок на память: «Экслибрис на их имя — это то, что надо».
Борис Романов был тронут уважительным отношением сослуживцев и, не раздумывая, принял заказ. Вообще-то Романов режет клише очень быстро: почти всегда за один день, редко — два. Но замысел своего произведения вынашивает, порой, очень долго. И только в редкие минуты вдохновения композиционное решение приходит мгновенно.
Борис упорно трудился всю ночь. Сначала — эскиз, затем изготовление матрицы… одной, второй: ведь экслибрис задуман в цвете. А утром художник делал уже пробные оттиски. И, вечером, законченное произведение отправилось в путь к берегам «земли обетованной»…

На маленькой гравюре — размером со спичечную коробочку — мы видим чуть покосившийся дверной проем. Это символические «Врата земной жизни». И если «Райские врата» Гиберти и «Врата ада» Родена божественно прекрасны, то у Романова — аскетически просты. Дверь сколочена из толстых, грубых досок, потемневших от времени и непогоды. Она всегда открыта настежь, чтобы пропустить уходящих в земной мир, и принять возвращающихся.
Вот и сейчас в ее проеме, вдали, темным силуэтом видна группа путников, объединенных волею случая вместе, бредущих цепочкой друг за другом по пустынной земле. Их возглавляет поводырь с посохом в руке: нелегок и не близок их путь. Замыкает шествие ребенок, которого увлекают за собой взрослые.
А на синеющем небосклоне величественно горят и смущают людские души такие прекрасные, такие вечные и такие недосягаемые звезды. А для кого-то особенно ярко вспыхнула в вышине и поманила за собой шестиконечная «Звезда Давида».
Герои Романова — парафраза брейгелевских образов. Обращаясь к наследию великого мастера нидерландского Возрождения, художник как бы подчеркивает, что, в сущности, по большому счету, ничто в этой жизни не изменилось: человек на этой земле — вечный «пилигрим», неизменно следующий за своей мечтой. Не случайно в экслибрисе отброшены все конкретные детали, указующие на время, эпоху, страну действия.
Странники изображены на фоне сияющего диска небесного светила, наполовину выступающего из-за горизонта. Это страж света и тьмы. Он похож на золотой нимб христианских святых. Озаряя следующих в неизвестность людей, он как бы обозначает их особую избранность великим творцом, некую предопределенность их судьбы свыше. Может быть, как у самого Романова. И в то же время диск похож на ауру, окутывающую крохотные фигурки божественно живительным светом и теплом, тем самым оберегающую их от преступно-холодного равнодушия и зла.
В этой работе Романов поднялся до больших философских обобщений. Вечность и быстротечный миг, бесстрастное спокойствие и бесконечная бренная суета, мечта и реальность — слиты здесь воедино. И где та грань, разделяющая их?..
Но что-то беспокоит художника: возможно, его склонность к конкретному мышлению. Он все время порывается переделать экслибрис и наполнить его сугубо земными атрибутами: то ему хочется изобразить куклу, забытую на оставленном пороге, то прибитую над дверью подкову на счастье…
Видимо, художник не до конца осознал умом идейную суть своего произведения. Может быть, потому, что не было у него времени на раздумья. Но он безошибочно, на интуитивном уровне чувствует ее и безукоризненно облекает в зримые образы.
Экслибрис — удивительная специфическая область миниатюрной графики, связанная с книжным делом. А точнее, это художественно исполненный книжный знак или ярлык с именем владельца книги.
Экслибрис — важная, но не единственная грань творчества художника. Но именно он принес мастеру широкую известность и признание его таланта. И не только на Украине, но далеко за ее границами, и даже за пределами европейского континента. Графические миниатюры, выполненные Борисом Романовым, находятся сегодня в коллекциях разных стран мира.
Они составляют особую часть коллекции и Дружковского городского художественного музея. Дружковское собрание, пожалуй, одно из самых обширных и исчерпывающих. Здесь собраны почти все экслибрисы, когда-либо созданные художником: около 200 знаков. И это не случайно. Ведь именно здесь, в Дружковке, 13 января 1949 года родился Борис Романов.

Но не всегда Романовы жили в Донбассе. Корни родового дерева этой семьи по отцовской линии надо искать на Смоленщине. Прадедушка художника Григорий Романович Романов и прадедушка с бабушкиной стороны Фома Титович Володин были смоленскими крестьянами. По всей видимости, они были односельчанами. В семейном предании сохранилась память о деревне Бабичи, но как именно она связана с семейством Романовых — сегодня сказать трудно. Зато достоверно известно, что в конце XIX века прадеды художника были завербованы бельгийскими промышленниками на строительство машиностроительного завода в Дружковке. Так они оказались в этом городе. Обзавелись семьями. Но женились не на местных, а на своих, на смоленских. Привезли их сюда.
Григорий Романович работал на доменных печах, Фома Титович — в рельсопрокатном цехе. Здесь же, на Торецком заводе, работал и дед художника — Федор Григорьевич. Сначала слесарем, затем кузнецом, а перед пенсией заведовал складом сырья.

Дружковский духовой оркестр (1918 год)

Владельцы завода думали не только о развитии производства, но и о культурной жизни города. В 1902 году при заводе был создан духовой оркестр. А Федор Григорьевич, как, оказалось, был музыкально одаренной натурой. Известно, что службу в армии Федор Григорьевич точно проходил в военном штатном оркестре. Сначала на Дальнем Востоке, позже, перед самой революцией, в Симферополе.
Свою страсть Федор Григорьевич передаст своему сыну Николаю, который тоже станет трубачом. Николай Федорович говорит: «Мой отец и два брата были заядлыми охотниками, я не любил охоту, зато мои братья не играли в оркестре». В жизни у каждого своя стезя.

1935 год. Гречаны (Дерижер Романов Н.Ф. — 3-й слева в среднем ряду)

Николай Федорович всегда мечтал о том, чтобы кто-нибудь из его сыновей продолжил семейную традицию. А сыновей у него двое: Василий и Борис — двойняшки.

Особые надежды подавал Борис. У него прекрасный музыкальный слух и память. Хватал, как говорится, на лету. А от природы был прилежен и усидчив.
В пятидесятые годы в городском парке Дружковки по вечерам духовой оркестр под руководством Романова исполнял классические произведения. Мальчики Романовы просили мать, Зинаиду Алексеевну, чтобы каждую субботу и воскресенье она вела их в парк. Чуткая, отзывчивая, она очень хорошо понимала детей, да и сама любила хорошую музыку. У нее был хороший голос, и она с удовольствием пела в кругу близких и друзей.
И вот один раз в парке произошел удивительный случай. Николай Федорович рассказывает об этом так: «Однажды меня, дирижировавшего оркестром на танцплощадке, кто-то отвлек по срочному делу. Я положил дирижерскую палочку, отошел в сторону. А когда вернулся, не поверил своим глазам: оркестром, с дирижерской палочкой в руках… руководил мой шестилетний сын! Боря четко выдерживал все такты и паузы и спокойно посматривал на меня. А музыканты, как ни в чем не бывало, лихо исполняли танцевальную мелодию и довольно улыбались».
И сегодня, по-прошествии более 40 лет, дружковцы при встрече с Николаем Федоровичем спрашивают у него: как твой сын, тот, который дирижировал в парке?
Именно тогда, в парке, понял Николай Федорович, что у его сына незаурядный талант. И он начал заниматься с ним всерьез. Даже приобрел пианино.
Когда я спросила Бориса, почему он все-таки не стал музыкантом, тот ответил, что, наверное, потому, что у Николая Федоровича плохой ремень. И грустно добавил, что чуть-чуть все-таки жалеет об этом. А может, этому не суждено было свершиться изначально: ведь у Бориса с детства было еще одно страстное увлечение. «Сколько помню себя — рисую», — говорит он. А каким желанным наслаждением было для него посещение маминых родственников, живших в другой части города. Ведь тогда, по пути к ним, они заходили в магазин на Яковлевке, тот, что за железнодорожным вокзалом. Там был отдел канцтоваров. Какой это был праздник души! Как обворо¬жительно вкусно там пахло грифелем, красками, бумагой… настоящей рисовальной бумагой! И загорались светом мальчишеские глаза.
Заметив тягу сына к изобразительному искусству, Николай Федорович сам повел своего сына в дом Алексея Яковлевича Бондаря, который, окончив в 1934 году Киевский художественный институт, вернулся в Дружковку и руководил изостудией ДК машзавода. Посмотрев альбом Бори, Бондарь поддержал его увлечение и даже подарил ему коробочку с масляными красками — с таким гипнотическим для подростка ароматом. Вот с этого все и началось.
Какое-то время Борис занимался в изостудии городского Дома пионеров у Николая Ивановича Колычева. Последний запомнился ему своей интеллигентностью. Но особое впечатление на него произвел Виталий Николаевич Бушуев — преподаватель черчения и рисования шестой школы, где до восьмого класса учился Романов.

Экслибрис к 75-летию учителя (2012 год)

К тому же Бушуев был еще и их сосед. С ним Борис сошелся как-то особенно тепло, по-дружески. Романов всегда запросто приходил к нему домой. Приносил свои работы, рассказывал о своих планах. Он решил поступать в Харьковский художественный институт. Но сразу не повезло. Не хватило подготовки по специальности. Вернулся домой. И неизвестно, как бы все сложилось в дальнейшем, но к счастью, — это, наверное, было тем роковым перстом свыше, который вершил всю его судьбу, — в Дружковку из Минска приехал в творческую командировку дружковец по рождению заслуженный художник Белоруссии Виктор Иванович Сахненко. Он вместе со своим приятелем, тоже профессиональным художником, Н. Черкашиным, проживавшим в нашем городе, помогали Борису советами. Вместе с ними он работал в мастерской, ходил на этюды.

Приезд Сахненко в Дружковку (Романов крайний справа) (1970 год)

Видя успехи своего подопечного, Сахненко предложил ему поехать с ним в Минск поступать в театральный институт на художественный факультет, где он преподавал. Но Зинаида Алексеевна не отпустила сына так далеко. Пришлось поступать ближе.
В Харьковском художественно-промышленном институте на факультете промышленного дизайна Романов впервые познакомился с экслибрисом. Но особого интереса к нему не проявил. Задание как задание: мало ли их было за годы учебы? А вот книги… К книгам он всегда относился с каким-то трепетным благоговением. Особенно ему нравились хорошо оформленные, с прекрасными иллюстрациями. Первоначально предполагалось, что Романов даже диплом сделает по книжной иллюстрации. Практику по издательскому делу он проходил в Донецке в издательстве «Донбасс». Его даже приглашали вернуться сюда на работу. Но после окончания института в 1972 году Борис оказался в Северодонецке Луганской области. К этому времени художник собирался жениться, а здесь обещали квартиру. В этом городе он проживает и сегодня.
Стал работать художником-дизайнером в объединении «Азот». Затем возглавил этот отдел. Работа увлекла. Ушел в нее, как говорится, с головой. Иногда в свободное время писал этюды. Но серьезно заниматься творчеством вне производства оказалось обременительно. Главная причина — отсутствие мастерской. И тогда Борис вспомнил об экслибрисе. Если делать его на линолеуме, то тогда не нужны особые условия, специально оборудованное рабочее место. Инструменты сделал сам.
Первые экслибрисы еще отличаются робостью исполнения. Наверное, чувствуя их несовершенство, художник их не подписывает. В этих работах среди данных гравюр есть один знак на имя его отца. На нем изображена Муза с лирой в руках, которой всю свою жизнь верно служит Николай Федорович. Не мог Романов-художник обойти тему творчества. В дальнейшем он сделает экслибрисы композитору Френкелю (1988),

певице Алле Пугачевой (1990), актрисе Кларе Лучко (1995), телеоператору С. Евдокимову (1996)…
И в этом ряду особенно замечате¬лен знак Н. Стопиковского (1994), который был одним из организаторов международного конкурса экслибриса, посвященного народной архитектуре. Конкурс проходил в Польше.

Когда смотришь на эту работу Романова, то возникает ощущение предстояния пред ликом божественной сути истинного творчества в миг прозрения и очищения от всего суетного и мелочного. На первом плане гравюры — безлюдная полоса равнины. Резко бьет в глаза еще не тронутая первозданная чистота накануне выпавшего снега. А над ней — потемневшее ближе к горизонту, как бы набухшее и отяжелевшее под бременем космических процессов небо со своим обещанием обильных снегопадов и долгой-долгой зимы, какие бывают на русском севере.
А между ними, как центр всего сущего для кого-то, одиноко стоит деревянная церквушка с шатровой колокольней, покрытая шапкой снега. Такая простая и незатейливая по конструкции, лишенная внешнего украшательства, но ладно срубленная и по-своему красивая, как и люди, многие десятки лет приходившие сюда со своими проблемами, начинавшие и заканчивавшие здесь
свой земной путь. Она — безмолвный памятник не бесследно ушедшим народным умельцам. Это — воплощение духа народа, его созидательного начала, внутреннего осознания им своей значимости и величия.
Здесь художник использовал возможности цветной гравюры. Но колорит аскетичен и даже суров. Использованы всего две краски, не считая черной и белого фона бумаги. Небо построено на растяжке сизо-голубых оттенков у горизонта и серо-охристых в вышине. Переход одного тона в другой настолько неуловим, что ощущение рукотворности изображения почти абсолютно. И только эффект потертости (краска легла неравномерно) выдает механический способ выполнения — печать. Это с одной стороны. А с другой — создает впечатление присутствия незримого света, его борь¬бы и движения.
Тепло охристой деревянной арки, обрамляющей композицию, как антитеза дышащему холодом пейзажу. Вообще мотив арки, дверного проема, рамы картины художник будет использовать неоднократно. И, надо сказать, небезуспешно. Он будет собирать работу, создавать ощущение компактности, изолированности и самоценности экслибриса в книге. Усиливать ощущение знаковости — изначальной сути этого вида графики.
В современном экслибрисе существуют две тенденции его развития. Одна — традиционный подход, когда сохраняются все специфические особенности, характерные для книжного знака. Такой экслибрис следует называть книжным. С другой стороны, «в наше время создается особый роскошный экслибрис, новое предназначение которого выходит за рамки его первоначальной роли. Он стал уже объектом коллекционирования и служит предметом взаимного обмена, подобно редким почтовым маркам. Любители графических оттисков ревниво хранят в своих коллек¬циях образцы миниатюрной графики. Стоимость этих образцов неимоверно возрастает», — считает болгарский профессор, исследователь этого вида искусства Евтим Томов. Такой экслибрис сегодня уже правомерно определять как станковый.
Правда, Евтим Томов не точен: объектом коллекционирования и экспонирования могут быть оба вида экслибриса. И дело здесь не в размере книжного знака и его взаимоотношения с книгой. Определяющим принципом значимости любого произведения является его художественный уровень.
Романов придерживается традиционного метода. Все его экслибрисы можно использовать по прямому назначению. Ну, а в их качестве сомневаться не приходится, если известные коллекционеры мира обращаются к нему с просьбой сделать экслибрис для их собраний.
Пожалуй, самым первым из них был киевский искусствовед П. Нестеренко. Он прислал художнику приглашение принять участие в юбилейной выставке экслибриса, посвященной 100-летию со дня рождения М. Булгакова (1991).

Ее экспонирование было приурочено к празднованию Дня Киева. Нестеренко просил сделать знак на его имя, если мастер не возражает. Ро¬манов был не против, ведь Нестеренко неоднократно выступал инициатором и организатором целого ряда выставок и конкурсов книжного знака на Украине. Сегодня его личное собрание экслибрисов приближается к 20 тысячам экземпляров.
В 1993 году к Борису обращается с просьбой о создании экслибриса, посвященного памяти В.Высоцкого, русский коллекционер С.Демин из г. Дегтярска Екатерининской области. Видимо, работает «цыганская почта», передающая из уст в уста нужную информацию. Через год художник делает ему знак на ту же тему. И теперь уже в цвете.

На последнем из них Высоцкий является нам как бы в подвешенном или распятом состоянии. Его изображение близко иконографии Христа на Голгофе в момент казни. Но в образе Высоцкого отсутствует христианское смирение и всепрощение. Он не из тех, кто покорно подставляет обидчику «вторую щеку». Мускулатура обнаженного торса поэта вся бугрится и кипит от напряжения. Усилием воли вскинута гордая голова. Взгляд, проникающий в глубины человеческого естества, обращен к зрителю. В нем пылает огонь борьбы и страсти. Отсутствует орудие свершения экзекуции: это преступление не физического порядка.
Композиция максимально динаминизирована. Фрагментарное изображение происходящего ограничено рамкой неправильной формы. Она тоже как бы в движении. Надписи вокруг, по вертикали, по горизонтали даны то в перспективном сокращении, то срезаются сюжетной картиной. Человеку тесно в этом зажатом, как в тисках, пространстве. Изображение правой руки не поместилось полностью в пределах рамки, вторая вырывается за ее контуры во внешнее пространство. А за спиной Высоцкого встает огромная, как «этапные вехи нашей истории», и алая, как свежая кровь, звезда, озарившая наше столетие.
«Червоний — то любов, а чорний — то журба», — так поет и считает с незапамятных времен наш народ. Сопоставление красного и черного с явной доминантой последнего в экслибрисе звучит, как реквием памяти Высоцкому — певцу и поэту, актеру и человеку.

В этом же году к Романову с подобной просьбой обратился украинский собиратель В. Альбертин из г. Очакова Николаевской области. Для него Борис делает 5 произведений. Одно цветное. Это то, на котором встает монументальная стена из красного кирпича, заполнившая буквально все пространство экслибриса. Она закрыла собой весь внешний мир, оставив его вестнику — небу лишь маленький кусочек в правом верхнем углу гравюры, и то,
наверное, лишь затем, чтобы на его фоне особенно четко были видны фигур¬ные зубцы, венчающие стену Московского Кремля. От четкого мерного ритма кирпичной кладки веет каменным холодом и бездушием мертвого материала. Но в стене — брешь в форме гитары. И в ее просвете — знакомый с детства силуэт поэта, стоящего, как на сцене, с гитарой в руках.
Тогда же Борису написал Марио де Филлиппис из итальянского города Арезо. Это крупнейший в мире коллекционер книжного знака: его собрание насчитывает сегодня более 200 тысяч экспонатов. Его имя попало в Книгу рекордов Гиннеса как человека, на имя которого художниками многих стран мира было выполнено более 4000 знаков. Вклад Бориса в эту уникальную коллекцию — 3 знака.

В 1995 и 1997 годах Романов делает экслибрисы Луке ван ден Брилю из г. Сан-Никлас (Бельгия).

Господин Бриль — активный популяризатор этого вида искусства. Он один из устроителей регулярных выставок книжного знака в своем родном городе, ставшем сегодня одним из признанных центров этой мини-графики.

На экслибрисе, датированном прошлым годом, немолодой мужчина в очках, с залысинами, в заштатном костюме, с портфелем в руках смотрит на себя в зеркало, а видит в нем отражение молодого бравого красавца с шикарной шевелюрой, на которой красуется остроконечная шапка, легкомысленно украшенная легким перышком. Отражение в зеркале Луки Ван Ден Бриля — это Тилль Уленшпигель. Парень улыбается: жизнь — прекрасная штука. А над всем этим царственно восседает на раме зеркала сова — воплощение разума и ночи, этих двух противоположных и неразделимых начал, как свет и тень, как правда и ложь.
Впервые Романов стал экспонентом сан-никласских вернисажей в 1991 году на конкурсе «Эрос».

Участие в нем стало важным шагом в творческой биографии мастера. Оно стало серьезной заявкой на будущее.
Завязалась серьезная дружба с Международным центром Сан-Никласа. А редактор журнала «Графика» господин Бриль будет лично присылать персональные приглашения господину Романову
и информировать его об очередном конкурсе. А их будет немало: в 1993 году он будет посвящен памяти изобретателя атласа Герарда Меркатора, 1995 году

— «Волшебной сказке», 1997 — «Тилю Уленшпигелю».

В 1996 году Романов участвует в международном конкурсе «XXI век», проходившем в городе Медоне (Франция). Борис подготовил на этот конкурс триптих. Крайне редкая форма для этого вида графики. По форме это, пожалуй, более выставочный вариант, чем книжный. Хотя каждый знак можно использовать в отдельности и в соответствии с содержанием книг. Ибо каждый из трех экслибрисов ведет свою тему. Это планетарные проблемы нашей Земли конца XX века: экология, война, культура. Гравюры могут применяться и как опознавательные знаки разных тематических разделов внутри библиотечного фонда одного собрания.
В трактовке темы конкурса художник пошел от обратного: он пытался изобразить то, что не хотел бы видеть в грядущем тысячелетии. Этот принцип, характерный больше для плаката. И здесь пригодились Борису его навыки и опыт плакатиста. В основу композиционного решения лег прием, соответствующий грандиозности замысла: взгляд на нашу планету как бы извне, из космоса, из иллюминаторов летательного корабля, где один аспект видения сменяет другой.

Своим творчеством Романов активно участвует в утверждении отечественного искусства на международном уровне.
Четко обозначена гражданская позиция художника. Он патриот своей Родины, в лучшем смысле этого слова. Но он не из тех, кто всегда на виду: надрывая горло, выступает с трибуны или ораторствует на городских митингах, размахивая флагом. Он из тех, кто тихо, спокойно, кропотливо и бескорыстно вносит свою лепту в развитие украинской культуры. Он член Всеукраинского общества Т.Г. Шевченко «Просвіта». А украинская тематика в его творчестве занимает одно из ведущих мест.
С особой симпатией относится художник к Тарасу Григорьевичу Шевченко, творчество которого просто боготворит. Романов с трепетным вдохновением цитирует стихи любимого поэта. Некоторые из них он запечатлел в экслибрисах.

В экслибрисе Ивана Высоцкого (1993) Шевченко представлен в образе заступника и покровителя украинской земли, ее ангела-хранителя. В его облике много от христианских апостолов — простых тружеников: рыбаков, пахарей, пастухов, призванных на службу Христом. У него простое широкое лицо. Высокий, с большими залысинами лоб изборожден морщинами — свидетельство грустных раздумий. Пышные висячие усы придают лицу скорбное выражение. Он одет в длинную рубаху, наподобие рясы, делающую его фигуру похожей на ствол могучего старого дерева кроной поднявшегося до небес, а корнями уходящего глубоко в землю.
Левой рукой поэт прижимает к груди книгу. Правую он опустил на плечи бандуриста, примостившегося у его ног. За плечами поэта крылья. Как Покров Божьей Матери, они охватывают то, что так дорого ему и что хотелось бы уберечь — родную землю. Крылья сложены так, что одновременно они как бы являются скорлупой яйца, внутри которого бьется жизнь. В христианской символике яйцо — олицетворение созидательного начала. Компактность эллипсообразной композиции создает ощущение защищенности и уверенности.
В 1996 году Романов сделал книжный знак на имя В.Асеева.

В этом произведении изображена входная дверь, на этот раз она сделана добротно, на совесть, с надежными замками-запорами и другими хитроумными приспособлениями от нежданных гостей. Она осторожно приоткрыта: ровно настолько, насколько гарантирована возможность захлопнуть ее в нужный момент у самого носа непрошеного посетителя. В дверном проеме, по ту сторону порога, неподвижно и одиноко стоит поэт, склонив голову. Мир за его спиной, частицей которого он является, лучезарно светел. Это ощущение достигается применением совершенно чистого пятна ослепительно белого листа бумаги, чья интенсивность многократно усилена темным силуэтом поэта и двери, воспроизведенных в контросвещении. Этот светоносный фон — олицетворение вневременного пространства вечности. Свет выделяет лишь часть лица Тараса Григорьевича. Исподлобья вопрошающе смотрит он на того, кто открыл ему дверь. Можно ли переступить этот порог и доверить открывшему дверь самое святое, что есть у него, — дитя своего сердца? Под мышкой у Шевченко — папка, вместилище его творений. Фигура собеседника поэта отсутствует. Молчаливый диалог поэт ведет не с конкретным человеком. Он обращается ко всем, кто живет на украинской земле на исходе нашего века. Тень поэта, упавшая через порог в комнату, — скорее ощущение, чем обозначение тех неуловимых, но реально существующих нематериальных связей Шевченко с современной Украиной.
Образ поэта взят художником из автосепии Шевченко. Романов стремился быть достоверным в изображении мироощущений поэта, но проецирует их и сопоставляет с сегодняшней ситуацией.
Надо отметить, что художник часто в своих произведениях творчески использует удачные находки искусства прошлого, искусно вплетая отдельные изобразительные элементы — цитаты в канву своего замысла. И в этом творческий метод Бориса созвучен художественным принципам выдающегося французского живописца XIX столетия, реалиста Эдуарда Мане.
Создав экслибрис, Борис ищет достойную кандидатуру, на имя которой он мог бы осуществить свой замысел. Романов говорит: «Мне не все равно кому делать экслибрис на шевченковскую тему. Это должен быть, прежде всего, человек, приятный мне». Негласным, но обязательным условием в ее выборе является вклад этого человека в развитие и процветание Украины. В числе избранных — автор передачи «Кобзарь» национального украинского радио Григорий Штонь, а также Дмитро Павличко, В. Яворивский, Иван Дзюба, В. Онищенко, Б. Пастух и др.

В 1993 году университет «Киево-Могилянская академия» проводил конкурс на собственный экслибрис, в котором принял участие и Романов.

В основе композиционного решения его экслибриса лежит так удачно найденный художником мотив дошедшей до наших дней старинной гравюры с неровными краями — результатом утрат.
В теплом тоне этого листа, цвета растопленного воска, словно запечатлелись игра неровного света горящих свечей, отсветы костров и пожарищ минувшего, пепел которых как бы слегка притушил сочность красок гравюры. Но через пелену прошедших лет встает перед нами образ украинского общественного и церковного деятеля, писателя, основоположника академии Петра Могилы, которого художник изображает крупно на первом плане, максимально выдвигая вперед его монументальную, расширяющуюся книзу, устойчивую и непоколебимую, как египетские пирамиды, фигуру, как бы вплотную сталкивая его со зрителем, лоб в лоб. Изображенный решительно смотрит в глаза своего оппонента, в его взгляде убежденность и вера. Он само воплощение неких важных и незыблемых государственных устоев. А за его спиной встают рядами студенты академии плечом к плечу, словно камни монолитной крепостной стены, стоящей на страже интересов державы, выступающей гарантом развития ремесел, науки, культуры. Чтобы усилить ощущение достоверности, Борис меняет стиль изображения. В данном случае он исходит из приемов книжной графики воссоздаваемого времени: более простой контурный рисунок, почти полное отсутствие светотеневой моделировки во втором плане. Этим задачам служит и багрянокрасная, как запекшаяся кровь, старая печать академии в правом углу листа, скрепляющая гравюру.
За этот экслибрис Борис получил диплом, подписанный ректором академии Брюховецким. И хотя у Романова были и другие дипломы, но этим он дорожит особо. Дипломы этого конкурса были зарегистрированы в соответствующем учреждении и имеют юридическую силу. Он не из тех, нигде не учтенных, которые раздавались направо и налево по прихоти и желанию какого-то чиновника по принципу: а что нам, жалко — хватает этого добра…

Художник неравнодушен ко всему, что сегодня происходит в его стране.
Не без горечи и иронии Романов зримо показывает, как в нашу жизнь все настойчивее вторгаются приметы «нового стиля жизни», не спрашивая на то нашего разрешения.

На экслибрисе Любови Мантур мы видим типичный пейзаж украинского села с теми особыми приметами, которые не меняются веками. У свечкообразных тополей, высоко взметнувших в небо свои кроны, стоит белая хатынка с плетеным забором, на котором выжариваются летом крынки. В отличие от равнодушно отвернувшейся хозяйки, ее любознательная коза (на первом плане) явно уклоняется от внесения своей лепты в улучшение семейного благосостояния. Она отвлеклась от привычного поглощения своей дневной нормы подножного пропитания и пристально всматривается в мир, не входящий в круг ее ежедневных забот. Это читается в ее напряженной позе: она вся как вертолет на взлете. Широко раскинуты ее навостренные уши, похожие на лопасти пропеллера. Вертикально поднят куцый хвостик. А бойко выпяченная вперед скудная бороденка словно говорит: мол, и мы не лыком шиты. А над ней, над воротами, у которых она привязана — видели бы ее глаза да умели читать — такое привычное еще не в столь отдаленные времена полотнище транспаранта с новым не по форме, а по содержанию призывом: «Стиморол. Оригинал». Настойчиво диссонирует он со своим окружением. Для полного счастья этой сельской труженице и ее кормилице только «стиморола» не хватает. Но, как говорится, глаз видит, а зуб неймет. Похоже, не суждено козе и ее хозяйке вкусить плодов нового жития-бытия.
В данном случае родилась идея экслибриса, ее композиционное решение, а потом Романов начал искать человека, на имя которого он смог бы ее воплотить, — и нашел… недалеко. Родную сваху, проживающую в Луганской области. В данном случае Романов оттолкнулся не от личности владельца книги. Его интересовала сама проблема, затрагивающая всех нас, а Любовь Мантур — часть своего народа, разделившая его судьбу.
В 1995 году Борис Романов создает экслибрис актрисе Кларе Лучко.

Он сделан в пяти цветах, что значительно усложнило работу мастера. Для его создания, казалось, не было никаких внешних побудительных причин. Он не предназначался для выставки или конкурса. Он не был заказан коллекционером, а тем более самой актрисой, с которой художник и вовсе не был лично знаком. Но однажды Борис смотрел телевизор, а там как раз передавали творческую встречу с актрисой. Это было в то время, когда взаимоотношения между Украиной и Россией были не лучшими: делилось наследство, выяснялись отношения, боролись за сферы влияния… Все это сопровождалось взаимными упреками, оскорблениями, угрозами… В интервью Клара Лучко, живущая в Москве, как-то особенно тепло говорила о своих украинских корнях. У художника возникла внутренняя симпатия к человеку, который не теряет своего достоинства ни при каких обстоятельствах и «свого не цурається». Это вдохновило на создание экслибриса.

Тема взаимных контактов Украины с другими странами затрагивается и в экслибрисе Галины и Богдана Клидив (1995). Цветные полосы национальных флагов Украины и Канады переплелись друг с другом, как соединились между собой в единое целое нити тканого полотна.
Борис Романов — человек серьезный, деловой и при этом весьма интеллигентный. В общении он очень корректен. Это у него семейное. Он не лишен чувства юмора. Если чуть внимательнее присмотреться к нему, то начинаешь замечать, как в его грустных глазах вспыхивают лукавые искорки. Наверное, поэтому ему пришелся по душе международный конкурс «Лис Микита», объявленный в Бельгии по национальной сказке. Для этого конкурса Романов сделал два экслибриса. Из них особенно хорош книжный знак «G.Z.».

На фоне кирпичной стены, плавно метаморфизирующейся в ствол старого дерева, присел шарообразный толстяк с верхней частью тела лисы и нижней — крокодила. Как великолепно передает художник ощущение мягкого пушистого меха одного животного и грубую панцирную кожу другого, что еще раз подтверждает его высокое профессиональное мастерство, знание изображаемого предмета.
Но Романов еще и тонкий психолог, безошибочно чувствующий подшкурную суть своего героя. И пусть лапы Кроколиса или Лисодила безвольно опущены, а язык повис как белый флаг перемирия, его напряженно стоящие уши, как глазки перископа, кажется, воспринимают даже то, что не шуршит. Напрасно воздушный шарик, перевязанный тоненькой ниточкой, так доверчиво и беспечно завис над его кокетливо вздернутым носиком, стоящим как всегда по ветру. В его косящихся на шарик глазах — похожих на столкнувшихся друг с другом бильярдные шары — уже зажглись красные искорки вожделенного желания. А холеные длинные ногти свидетельствуют: из его ласковых объятий по своей воле не уйдешь.
А как удачно художник использовал здесь колорит! На этот раз пронзительно интенсивный. Морда «мутантика» цвета поздней осени, постепенно переходящего на груди в цвет незрелого лимона. А нижние лапы и хвост изумительно травянистого оттенка, какой бывает листва только в начале весны. И, кажется, весь он в считанные секунды меняет свой окрас прямо на наших глазах. Звучность колорита усиливается ярко-красными пятнами монограммы, языка «зверька» и воздушного шарика. Что это за превращения? Кто он, этот герой, удостоившийся пристального внимания графика? В конце концов, что бы это значило? Где здесь зарыта та самая собака? Успешно Романов прибегает здесь к метафоре. Художник совершенно справедливо остался доволен своей работой. Да и человек, на чье имя был сделан экслибрис, принял его с радостью.
Почти все книжные знаки Романова выполнены в линогравюре. Искусствовед Нестеренко считает, что линогравюра — любимая техника украинских мастеров. Я бы сказала, что это наиболее доступная им техника. Но в 80-х годах, когда его талант окреп (художник чувствует это, потому что начинает под¬писывать свои произведения), Борис пытается выйти за рамки одной техники. В это десятилетие Романов несколько раз делает экслибрисы в офорте. Всего их было штук 5-6. Художник сам точно уже не помнит сколько. В Дружковском музее хранятся три.

Один из них — на имя А.Я. Бондаря. Интересный сюжет выбрал художник для него. Окно, широко распахнутое в мир. И этот мир — искусство. Ведь за окном изображена картина Пикассо «Девочка на голубом шаре». Это рассказ о жизни странствующих гимнастов, но для Пикассо его герои были не просто представителями определенной профессии: они олицетворяли собой свободную личность, живущую по особым, только ей ведомым законам. Мотив настолько естественно вписался в композицию, что рождается ощущение реально существующего там, за окном, действия. Окно обрамляет широкая багетовая рама, какие использовали для окантовки старинных картин. Наверное, такое решение возникло не случайно. Не чужому, малознакомому человеку делал Борис экслибрис, а человеку, который, может, развернул его судьбу на 180 градусов, распахнул пред ним окно в мир красок и линий. Не случайно отец художника говорит в шутку: «Бондарь увел у меня сына, но я не остался в до¬лгу. Я переманил у Алексея Яков¬левича одного из его учеников, и он стал музыкантом».
Борис признался, что когда он режет гравюру на линолеуме, то ему не раз представлялось, как бы он это выполнил в офорте.
«Так в чем же дело?» — спрашиваю я.
«Ясно — лень», — улыбается художник.
Да нет, не в этом дело. Художник не из таковых.
Заложенное в нем стремление к совершенному выражению идеи не дает ему покоя. В достижении цели Борис отличается последовательным упорством и удивительной настойчивостью. Когда он получает очередное предложение, то часто на один конкурс делает несколько вариантов знака.
Так на конкурс, посвященный памяти изобретателя атласа Герарда Меркатора в связи с 500-летнем со дня его смерти (1993, г. Сант-Никлас, Бельгия), он сделал сразу три варианта.

Романов с грустью заметил: «Я уже и шкалу травления для офорта заготовил». Препят¬ствия технологического порядка не позволяют художнику заняться офортом. Поэтому он и работает в линогравюре. Эта техника «родилась как замена гравюры на дереве, чьи приемы и эффекты она повторяла, и в ней всегда оставалось нечто от заменителя». Сначала «крупные мастера редко удостаивали ее своим вниманием». Но в XX веке ситуация изменилась. Сегодня существует два направления в использовании этой графической техники. Изначальный подход: его можно обозначить словом «традиционный», когда стилистические особенности техники линогравюры напоминают ксилографию. И другой путь, когда такие художники, как Мазерель,
Пикассо… стремятся найти новые выразительные средства, присущие только этой технике. «Пикассо увидел в линогравюре ту разновидность графики, которая в наибольшей степени способна к монументальным обобщениям, к оперированию крупными пятнами». Именно гравюра на линолеуме более широко, чем другие техники, позволяет использовать цвет, ибо в ней красочные пятна в силу своей интенсивности и фактурной самостоятельности меньше подчинены бумаге», — совершенно справедливо отметил специфику этого материала исследователь печатной графики Пикассо.
Романов идет по дороге, проторенной его великими предшественниками. Эта техника открыла перед ним богатые возможности. Изображение у него, несмотря на присущее ему изящество, всегда по-сезанновски вещественно и весомо. Никакой мистики. И даже в случае с фантасмагорическим мотивом (экслибрис с лисодилом) он реализуется в весьма материальной форме. Герой, хотя шустр и ловок, но явно с хорошим весом, и любое его действие будет для окружающих весьма чувствительным. Художник не склонен к излишней детализации. Художественная выразительность его произведений строится главным образом на обыгрывании больших пятен света. Сначала белых и черных. А к концу 80-х годов его уже не удовлетворяет работа только в черно-белой гравюре. Он ставит перед собой новые задачи. Художник стремится активно использовать возможности цвета. Сначала при печати прибегает вместо черной краски к зеленой и коричневой. В 1992 году впервые использует растяжку цвета. Затем переходит к многоцветной гравюре в несколько клише.

Живописная штриховка романовских гравюр почти не пересекается. Линии сочные и аккуратные. Экслибрисы Бориса отличаются особой музыкальной организацией пластических масс, пятен цвета, штриховки. Возможно, потому что он всю жизнь будет соприкасаться с музыкой. В детстве и в школьном возрасте — в семье. Во время службы в армии он заведовал армейским клубом. В годы учебы в институте был музыкальным руководителем студенческого ансамбля. Его дочь Олеся в 1998 году окончила Сумской музыкально педагогических институт по классу фортепиано и хоровое отделение. И сегодня, приез¬жая уже в Дружковку в гости к своему отцу Николаю Федоровичу, Борис часто садится за то самое пианино и начинает играть на слух.

Вообще уже давно бытует мнение, что занятия смежными искусствами оказывают благотворное влияние на всестороннее развитие художественного вкуса. Так в Петербурге академии художеств еще в XVIII столетии было обязательным для всех ее воспитанников обучение танцам, пению, музыке.
У Романова каждый экслибрис имеет свою мелодию, соответствующую содержанию: то лирическую, то суровую, то озорную, то насмешливую.

Борис Романов стал не музыкантом, а графиком. Но если бы он не стал мастером изобразительного искусства, то обязательно бы занимался музыкой. Как бы ни сложилась его жизнь, в любом случае вне творчества не мыслимо его существование. От судьбы, говорят, не уйдешь, а «если судьбе не сопротивляться, то она ведет
по жизни…». Вторая премия на международном конкурсе экслибриса «Религий — много, Бог — один» (Киев, 1994), именные приглашения на участие в других престижных конкурсах, пристальный интерес к его произведениям со стороны известных в мире коллекционеров книжного знака — это лишь первые удачи на пути, который — мы, его земляки, верим — окажется долгим и счастливым.

Неизвестная Дружковка 4(7)1998 г.

10 февраля 2013 года Борис Романов с семьей посетил Дружковский историко-художественный музей, познакомился с юбилейной выставкой своего учителя В.И.Сахненко (приуроченная к 90-летию художника). Романов фотографирует.